Порванная струна - Страница 7

На такой факт я в свое время внимание обратил, но сейчас промолчал.

– Ты не обратил, а я обратила, – самодовольно продолжала Надежда. – И вытрясла из материной соседки информацию. Паспорт ей был нужен для того, чтобы получить на почте письмо до востребования.

– Да ну? И какое же письмо?

– Письмо от племянника, то есть не от племянника, а племяннику. Вот звонит ей некоторое время назад племянник и говорит, что на ее имя придет до востребования письмо, чтобы она похаживала на почту и спрашивала – ей, мол, несложно, потому что почта находится рядом с магазином, а в магазин эти бабки все равно каждый день таскаются, даже если ничего не нужно, прогулка у них такая. Вот бабуля и стала на почту с паспортом ходить. И как только письмо на почте ей выдали, тут же его девчонка и отобрала. За что и поплатилась, – закончила Надежда Николаевна, – очень грустная получается история. И загадочная. Ты почему не сказал следователю, что девушка в машину села?

– А она бы мне не поверила, посчитала бы, что я все придумываю. А если бы я номер сообщил, то точно бы привязалась – зачем я его запомнил? Да не связан ли я как-то с той девушкой?

– Это ты правильно поступил, потому что следователь эта, Громова… знаю я эту женщину, ей только попадись, – задумчиво проговорила Надежда.

– Встречались уже с Громовой? По мокрому делу проходили? – съехидничал я.

– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердилась Надежда Николаевна. – Ты, выходит, номер той машины знаешь? А ну, говори быстро!

Я сказал и еще сказал, что выяснил уже, что машина принадлежит фирме «Поллукс» и фамилию директора я знаю – очевидно, это тот самый тип, водитель «ауди».

– А в общем, это ничего нам не дает, – вздохнула Надежда. – Ну, села она к нему в машину; судя по твоим наблюдениям, они были хорошо знакомы. Ну и что, стал бы он ее так убивать? В собственном подъезде, шилом в спину… несолидно как-то для директора крупной фирмы. И потом, скажешь ты про это Громовой, она, допустим, вызовет этого директора к себе. А он ото всего отопрется! Не видел, мол, не знаю, в этот день вообще в другом месте был. И будет твое слово против его, так что неизвестно, кому еще Громова поверит!

– Вот поэтому я ничего следователю и не сказал, потому что себе дороже потом обойдется!

– Неглупый ты парень, Андриан, даром что… – Она прикусила язык.

– Даром что ростом не вышел? – вскипел я.

– Уж очень ты обидчивый, – недовольно протянула Надежда Николаевна, – прямо слова не скажи.

– Как там, бабке ограбленной паспорт не подбросили? – Я решил сменить тему.

– Ох, трудно с этими старухами! – вздохнула Надежда. – Ты представляешь, вроде бы вполне разумная была женщина, соседка-то. А теперь, после того, как сумки отняли, у нее какие-то явления начались. Жаловалась матери, что вот приходит она в собственную квартиру – а там все не так.

– Это нервное, переволновалась бабка, вот и мерещится.

– Мать ей то же самое твердит, а та утверждает, что точно помнила, как вещи клала, а теперь, мол, все переложено.

– Пропало что-нибудь у нее? – на всякий случай спросил я.

– В том-то и дело, что ничего не пропало! Деньги какие-то маленькие в целости и сохранности, два колечка там, брошечка – все на месте. Но книжки, говорит, не так стояли, еще какие-то рецепты перерыты.

– Да бросьте вы, Надежда Николаевна! Уж нам ли с вами не знать, какие старушки мнительные да забывчивые! А ни за что ведь не признаются, что память уже не та. Эта, Александра Михайловна, одинокая, никто ее не навещает, трудно одной. А как же племянник, чье письмо-то? – вдруг вспомнил я. – Он в курсе, что письмо его украли?

– А он, понимаешь, пропал. Не звонил с тех пор тетке и сам на звонки не отвечает. Сначала она не очень волновалась, потому что за ним такое водится – мужчина молодой, едва за тридцать, с женой развелся, живет отдельно. И тетку-то он, конечно, не больно привечал. Но позванивал, а тут – пропал. И она, Александра Михайловна, даже ездила к нему на квартиру, думала, что телефон сломан. А соседи сказали, что не видели его с того самого дня, когда он последний раз тетке звонил насчет письма.

Я внимательно посмотрел на Надежду Николаевну. Ясное дело, она все это осторожно выудила из ограбленной бабки неспроста. Очень ее заинтересовало пропавшее письмо. А теперь еще и племянник пропал. И девушку убили…

– Она совершенно не представляет, что могло быть в письме?

– Абсолютно, – отвернулась Надежда.

– Да, думаю, что эта история со временем забудется, – поднялся я со скамейки. – Бабуля выживет, и паспорт новый ей выдадут.

– Твоя правда, – со вздохом согласилась Надежда, – наши старухи крепкие. Мы вообще до их лет не доживем!

– Да мне столько и не надо!

– Это ты сейчас так говоришь, потому что молодой, – наставительно начала Надежда Николаевна, – а потом ой как подольше пожить захочется! Тебе сейчас сколько?

– Ну, двадцать четыре скоро.

– Мальчишка! – поддразнила она.

В этот раз я не обиделся и пошел домой, раздумывая, как бы успокоить бабулю, что в милиции со мной ничего не случилось.

Однако она ничего не спрашивала и вела себя как-то странно, только я не сразу это заметил. За обедом она поглядывала на меня украдкой, отводя глаза, как только я встречался с ней взглядом. Подавая тарелку с супом (бабуля настаивала, что раз она готовит, то она должна и подавать, чтобы я не шарил по кастрюлям), она так усиленно смотрела в сторону, что чуть не пролила суп.

Я был занят своими мыслями, но в конце концов до меня дошло, что с бабулей что-то не так.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Голова не болит?