Держа себя в руках, она сделала еще один шаг к лифту, и еще один, и еще… Перед ней тускло зажегся красный глаз кнопки вызова. Кто-то перехватил лифт на одном из верхних этажей. Теперь нужно было ждать, пока лифт поднимется, потом спустится… Это было мучительно долго, мучительно страшно, но было в этом и какое-то облегчение: сейчас приедет кто-то из соседей, кто-то понятный и знакомый, кто-то, с кем можно будет поздороваться, разорвав сжимавшее ее кольцо почти мистического ужаса.
Соня стояла перед лифтом, из последних сил заставляя себя не оборачиваться, всей спиной чувствуя позади чье-то незримое присутствие, чувствуя сгусток темноты в углу лестничной площадки…
Дверцы лифта открылись, и появилась Людмила, соседка с шестого этажа, со своей фокстерьершей Лесей. Людмила выговаривала за что-то Лесе, как нашкодившему ребенку, а фокстерьерша смотрела на хозяйку снизу вверх хитрыми карими глазами и явно задумывала какую-то новую каверзу.
– Здравствуйте, Люда, – громко поздоровалась Соня, чуть посторонившись и придерживая дверцу лифта, чтобы она не закрылась.
– Ой, кто это здесь! – испуганно вскрикнула Людмила, ничего не видевшая после освещенной кабины лифта. – А, Сонечка, это ты! Темнота такая, я даже испугалась. Опять Вовка с седьмого этажа лампочку разбил.
Леся явно прекрасно чувствовала себя в темноте и уверенно тащила хозяйку к выходу. Соня покосилась через плечо – она ожидала, что собака остановится перед бесформенным сгустком темноты, залает, но Леся спокойно пробежала мимо – должно быть, так спешила на улицу, что всякие мелочи вроде притаившегося в темноте убийцы ее совершенно не интересовали…
«Боже мой, какая же я дура! – подумала Соня. – Навыдумывала себе невесть каких страхов… Наверное, просто нужно больше бывать на воздухе, а в идеале – отдохнуть хотя бы неделю…»
Она нажала кнопку пятого этажа.
Виктория посмотрела на Надежду взглядом революционного матроса, ткнула окурок «Беломора» в какое-то химическое блюдечко и поправила вечно сползающие круглые очки. Эти круглые очочки она, кажется, ни разу не меняла со школьной скамьи, но вот «Беломор» в школе, конечно, не курила.
«Где она умудряется доставать «Беломор» в наши-то дни? – подумала Надежда с недоумением. – Специально для нее, что ли, производят? Сейчас ведь любого импортного курева навалом, зачем же травиться такой дрянью?»
– Надя! – громко и значительно произнесла Виктория. – Как ты себя чувствуешь?
– А что? – Надежда испуганно полезла в сумочку за зеркалом. – Я плохо выгляжу?
– Да нет, – отмахнулась Виктория, которая никогда в жизни не обращала внимания на свой или чужой внешний вид, – ты с этим цветком долго сосуществовала?
– Долго – что? – переспросила Надежда. – А, нет, совсем недолго. А что – это какая-нибудь жутко ядовитая орхидея?
– Да нет. – Виктория пожала плечами. – Я в цветах вообще не разбираюсь, понятия не имею, что это за цветок. Но вот на его листьях и особенно в почве я нашла следы очень редкого и очень опасного яда – флюосцина. Сейчас концентрация заметно снизилась, но все равно опасна. А судя по результатам анализа, недели две назад содержание яда было таким, что запросто могло создать в замкнутом помещении смертельную концентрацию…
– Что ты говоришь? – Надежда уставилась на Викторию горящими глазами. – Смертельную для человека?
– И для человека, и для собаки, и для лошади…
– И для кота?! – машинально уточнила Надежда.
Виктория вместо ответа взглянула на нее как на душевнобольную.
– При чем тут кот? Твое счастье, что недолго. При более длительном контакте начинаются симптомы, сходные с гипоксией… с кислородным голоданием. – Виктория поспешила перевести латинский термин. – Сначала повышенная утомляемость, головные боли, головокружения, обморочные состояния… Потом быстро развивается слабость, почечная и сердечная недостаточность…
Надежда внимательно слушала страшные медицинские термины, которыми сыпала Виктория, и торопливо вспоминала свои собственные ощущения после визита к Зинаиде и то, что ей рассказывала о своем недуге сама Зинаида.
– А губы синеют? – спросила она, вклинившись в медицинский монолог.
– Синеют, синеют, – радостно подтвердила Виктория и уставилась на Надеждино лицо. – У тебя вроде цвет губ нормальный.
– Это помада французская, «Буржуа», – пояснила Надежда, – а там под помадой, они синие, ты не сомневайся.
– Плохо, – озабоченно произнесла Виктория. – Ты же говорила, что недолго сосуществовала с цветком. Надо врачу показаться, а пока хотя бы витамины попей и молоко с медом.
– А если больше доза? – с безжалостным пристрастием папарацци допрашивала Надежда.
– Я же тебе сказала – летальный исход.
– Ну а как выглядит труп? Есть какие-нибудь характерные признаки?
Виктория пожала плечами и задумчиво закурила новую «беломорину». Надежда закашлялась и отодвинулась подальше.
– Характерные признаки? Ну, я не знаю… Я, конечно, трупов таких не видела, но вообще, судя по физиологическому воздействию флюосцина, должен присутствовать синюшный оттенок тканей… Ой, Надя, извини, тебе дым мешает? – Виктория придвинулась к вытяжному шкафу и выдохнула в него зловонное облако.
Надежда приободрилась и снова подсела поближе:
– Лицо синее?
– Ну я же говорю: синюшный оттенок.
– А руки сводит у покойника?
– Руки? – Виктория задумалась. – Да, вроде должно проявиться достаточно характерное судорожное оцепенение. А что такое? Кто-нибудь уже… оцепенел?
– Есть подозрения, – осторожно ответила Надежда. – А скажи, по таким симптомам могут поставить диагноз – инсульт?